«Генсбур. Любовь хулигана»: Рецензия Киноафиши
Жоанн Сфар, открыто, без утайки, на грани ультиматума, манифеста и провокации придумавший своего Генсбура, – вероятно, оказался ближе к истине, чем любой, кто взялся бы кропотливо выстраивать правдивое, подробно документированное жизнеописание на основе фактов, только фактов и ничего, кроме фактов. Это, разумеется, относится не только к Генсбуру – это относится к любому художнику (в широком смысле слова) и даже, в принципе, вообще к любому человеку. К художнику же – особенно. Конечно, Оливье Даан, сделавший предельно пронзительную и мощную биографию Эдит Пиаф (La Mome, что российские прокатчики назвали «Жизнью в розовом цвете»), прекрасен. Так же как прекрасны, например, Агнешка Холланд или Бернард Роуз, монументально погрузившиеся в пучины бетховеновского духа – в «Переписывая Бетховена» и «Бессмертной возлюбленной» соответственно. Но Сфар идет по совершенно иному пути – он реконструирует то, каким мог бы придумать себя (или действительно придумал себя, кто знает…) заглавный герой. С одной стороны, Сфар делает отчасти то же, что и Кен Расселл, откровенно сочинявший своих Малера, Чайковского, Листа и др. на материале кое-каких известных сюжетов их биографии. С другой стороны, Сфар во многом вообще уходит от игрового кино, вкрапляя анимацию и постепенно начиная выстраивать сцены по анимационным канонам (см., например, изумительный эпизод с говорящей кошкой-служанкой): он любовно вырисовывает культурное поле, атмосферу и причудливую плоть эпохи, как и снимавший почти одновременно с ним Андрей Хржановский в «Полутора комнатах».
Конечно, в сфаровском подзаголовке нет никакой есенинской «Любви хулигана» – в подзаголовке есть «Героическая жизнь» (Vie héroïque). Это название одновременно и несоизмеримо серьезнее, и откровенно ироничнее. Сфар любит своего Генсбура таким, каков тот есть (= придумал себя = придуман режиссером).
– Месье Генсбур, вы были на волосок от смерти. Как вы намерены отметить возвращение к жизни?
– Думаю увеличить потребление алкоголя и сигарет.
Постепенно ипостаси Генсбура занимают всё пространство. С брезгливого антисемитского плаката сходит, радикально трансформировавшись в героя комикса, дьявольски обаятельный двойник Сержа («Дьявол – это двойник. Нужно же с кем-то поговорить»). Кто из них подлинный Серж Генсбур – неизвестно: когда двойник физически, буквально сгорает (без всякого, впрочем, ущерба для себя), воспламенившись музыкой, или предается на крыше слезам одиночества, или одаривает героя «вредными советами», – он безупречно подлинен каждой (не)придуманной эмоцией. Однако и Люсьен Гинзбург, маленький мальчик, который впоследствии станет Сержем Генсбуром, – тоже не исчезает с экрана. Ни одна из частей души не рассеивается со временем, но лишь на какой-то срок засыпает. Впрочем, у подобного сна совсем другой ритм и другая сущность, нежели мы привыкли думать: Жоанн Сфар прекрасно понимает, что жизнь, тем более – героическая, развертывается по законам сновидения, и в этом смысле между жизнью и кинематографом нет никакой принципиальной разницы.
Vlad Dracula
